Я умру, а все останутся
В двухстах километрах от Нижнего Новгорода в деревне Шутилово каждый июнь празднуют смерть. Умирает весна, а вместе с ней и её символ — Строма — кукла, сделанная руками местных старушек. Её провожают по древнейшему языческому обряду, который продолжают помнить только тут.
Ni Mash съездил на сельские похороны, похожие на жутковатую русскую народную сказку, где все веселятся и общаются с соломенными куклами, как с подругами.
КЛУБ
Через три часа пути за несколько километров до границы с Мордовией машина сворачивает со стелющейся трассы налево. Покрышки с шорохом встречают новую дорогу. Безо всяких табличек чувствуется, что началось Шутилово.
На сотню жителей тут приходится шесть улиц, названных в часть всего самого главного: больницы, школы, Гагарина, Горького, Кирова и Ленина. Последний раз о селе вспоминали весной, когда местный несколько раз домогался козы. До этого — когда режиссёр Хржановский наведывался ставить фантасмагоричную драму «4» и шутиловские бабушки виделись с Сергеем Шнуровым. Старинное заигрывание со смертью же по-прежнему интересно больше редким фольклористам, чем кому-либо ещё.
Здесь говорят, что сотни лет назад ради хорошего урожая в жертву приносили молодую девушку. В более гуманные времена её просто катали на носилках. В 1841 году в книге «Сказания русского народа» ритуал зафиксировали этнографы. Теперь через неделю после православной Троицы за счастливое будущее отвечают куклы, собранные из светлых советских занавесок, бабушкиных халатов, тканей в мелкий цветок. На тряпичном лице — обязательный и последний праздничный макияж.
В селе — ни души, вокруг клуба через асфальт пытается прорасти трава. Дверь открыта, и на шаги со второго этажа спускается женщина. Час до главного сельского праздника она радушно разрешает провести внутри, на лавках у сцены.
На стене из разноцветных букв сложено оптимистичное «Навстречу лету», ниже — гора из старых детских игрушек. Композиция смотрится пугающе и безумно. На афише — выцветшие полупрозрачные листы — все мероприятия растворило солнце. С доски почёта смотрят фото разных кукол в компании одинаковых бабушек, рядом — подростки в масках черепов.
— Сейчас, как все встанут, так и соберутся, — женщина появляется снова, пересказывая главный шутиловский закон.
На качелях катаются две девочки, проходящая мимо местная с пакетом с надписью “Красота внутри” громко здоровается. Из-за кустов ближайшего дома видны чьи-то ноги в огромных калошах — они лежат на лавке не дергаясь. Когда зелень кончается, оказывается, что это растянулась Строма. В этом году она живёт в трёхэтажной панельке.
Вокруг вьются школьницы, приехавшие на каникулы. Они относятся к кукле со страхом на грани любопытства и планируют свой очередной выходной:
— Во сколько её унесут?
— Ну, сейчас бабушка выйдет, скажет.
— Пошли пока за Дашкой.
За двадцать минут до ритуального выноса к Строме подходит мужчина в кепке. Он аккуратно поднимает лёгкую соломенную голову и кладёт под неё белоснежную подушку. Простыня к носилкам прибивается степлером. В этот момент с розового носка куклы срывается галоша.
Жители, выходящие из подъезда, кидают в коробку, лежащую у Стромы, мелочь. Монеты со звоном падают. В это время мужчине приносят листок — на нём каллиграфически выведено синим:
Соколова
Кристина
Анатольевна
1940-2022
Бумажку кладут к цветам около груди Стромы — теперь у неё есть имя и минимальная биография.
У клуба уже материализовались гармонист с танцовщицей — у последней пышная грудь и синтетические кудри. А ещё почему-то усы и из-под платья выглядывают мужские остроносые ботинки.
— Старший инспектор Короткова, — из дверей клуба выходит женщина-полицейский и задерживает травести-танцовщицу.
Так начинается главное представление.
УЛИЦА
От правосудия обоих отвлекает толпа: две девочки и два мальчика несут навстречу Соколову Кристину Анатольевну. Праздновать начали ещё в пятницу, бабушки шепчут, что именно тогда она и заболела раком (болезнь выбрали ту, что волнует местных).
— А сегодня уж померла.
Как будто в ответ на всё происходящее гармонист заключает: «Без тебя большевики обойду-у-утся».
Из клуба выплывает вторая Строма — безымянная — её опускают рядом с первой. Появляются новые персонажи проводов: Баба Яга и черноволосая дама в юбке, пытающаяся походить на знойную цыганку. Они пробираются вперёд толпы, несмотря на попытки полицейской не то отогнать, не то отлупить их чёрно-белым жезлом.
Яга в лаптях и прямоугольных солнечных очках делится с подругой:
— Жарко! Ой, жарко-то как!
Женщина в кофте в горошек советует ей не жаловаться. Солнце жарит асфальт, нагретая трава отдаёт молоком. Детей, впереди несущих кукол по главной улице, ругают за неаккуратность.
— Осторожнее-осторожнее. Не нарушайте покой, тем более усопшей.
Соколова Кристина Анатольевна ничего не отвечает. Зато Баба Яга обещает расправиться со всеми, кто бежит впереди, с помощью метлы. Женщина-полицейский с нашивкой «Москва» готовится ей помогать.
Случайных автомобилистов тормозят шваброй, чтобы женщина в чёрном парике прокричала «Подайте Христа ради». Снова звенят монеты. Когда она возвращается, к ней искренне обращаются школьники, обхватившие руками носилки с телами:
— Цыганка, а наколдуй нам айфоны тринадцатые.
Черноволосая ничего не обещает. У неё другая проблема: пятая остановленная машина отказывается давать деньги и ход — человек пятьдесят местных и приезжих — тормозит. Где-то сзади усатая танцовщица продолжает выплясывать с гармонистом.
У водонапорной башни под частушки появляется третья Строма — Дуняша. У её ног плещется чекушка водки (целая), на радостях мужчина в чёрных очках-авиаторах заводит:
У моей милашки
Голова коровья.
Все равно я буду с ней,
Дал бы бог здоровья.
Из-за его спины появляется английская королева Елизавета. Точнее пенсионерка, которая хочет ею казаться с помощью маски. Она следит, как к Стромам подходит врач. Пластиковый слепок лица мультяшного Айболита, медицинская шапка, стетоскоп. Пока Соколову Кристину Анатольевну слушают и поправляют ей кружевной жёваный тюль, толпа продолжает:
Я на Севере была,
Золото копала.
Если б не моя пи*да,
С голоду б пропала!
Дети и школьники продолжают изучать взглядами кукол, взрослые радуются злым частушкам и неожиданно, но вовремя вспомнившейся группе «Сектор Газа». Звучит скромная похвала: «Молодцы!»
Огромными картонными термометрами всем трём куклам измеряют температуру. Красная полоска, нарисованная карандашом, давно остановилась напротив числа тридцать семь.
— Дышите-не дышите, — командует врач.
— Она померши, — подсказывают ему за спиной.
Кукол пытаются реанимировать. Ставят капельницу (стеклянная бутылка пустая и просвечивает), проверяют давление, но всё уже предрешено. Человек в маске выдаёт листок — кое-как можно разобрать слово «умерла». Начинается дождь.
Королева Елизавета переходит на чистый русский с нижегородским оканьем:
— А вы помните меня? В том году виделись, у реки, — у какой именно и здесь ли вообще она не поясняет.
ПОЛЕ
В балагане, в хороводе, в частушках Дуняша воскресает. Старуха-смерть сжаливается и оставляет её лежать на столе около забора в начале села. Остальных двух кукол подхватывают и везут в поле. Здесь хоронить — значит разрывать на части.
Дети, будто кому-то мстя, хватают Соколову и со всей злостью тащат в разные стороны. Колготки лопаются, в траву падает сено — ветер разносит его вокруг людей. На тропинке лежит розовый носок. Кто-то видит в вещах кукол знакомые очертания:
— Мама, ты представляешь, на ней были старые дедушкины трусы.
В подростковом остервенении голова Стромы отрывается от плеч и груди, мальчишки достают из чёрных капроновых ног смятый сухостой. Треск чужих платков вплетается в звук гармони.
— До свидания, весна! Привет, лето!
