Во что верит Трамп: очерк об идеологии трампизма

“Я постоянно думаю, что Трамп либо циничный мудак вроде Никсона, который не был таким уж плохим (и иногда мог казаться полезным), либо что Трамп — американский Гитлер”.

Можно подумать, что эти слова принадлежат либо Камале Харрис, проигравшей выборы, либо кому-то из представителей Демократической партии США. Но нет, это — фрагмент из частной переписки 2016 года Джей Ди Вэнса. Нынешнего вице-президента Трампа, второго человека в государстве. Ну ладно, оставим частное, в конце концов все мы пишем друг другу разное. Но и в интервью тех лет Джей Ди Вэнс неоднократно критиковал Трампа и называл себя never-Trump guy — то есть тот, кто никогда и ни при каких условиях не поддержит политику 45-го президента США.

Так почему он передумал? Почему согласился на номинацию? Только ли во власти дело? Во многом да, разумеется. И самый циничный читатель удовлетворится этим ответом. Но тогда почему Джей Ди Вэнса выбрал Трамп, когда все эксперты в один голос говорили: он слишком идеологичен и не поможет добрать голоса нужных групп избирателей, другое дело, если бы вице-президентом стал чернокожей…

Ключевое здесь “слишком идеологичен”.

Действительно, когда Трамп приходил к власти впервые в 2016 году, он казался случайностью, статистическим выбросом, олицетворением мало кому понятного и оформленного тренда на “антиэлитизм”. Просто способом показать огромный фак системе, способом канализировать недовольство.

Разумеется, исследователи писали о социальных предпосылках феномена Трампа, но его идеи и их системность никто не рассматривал всерьёз. Более того, шли глубокие споры на тему того, а были ли эти идеи.

Постепенно насмешки над трампизмом даже со стороны либералов переросли в крики об угрозе фашистского переворота. А каждое уважающее себя издание — от New York Times до Wall Street Journal — посчитало жизненно необходимым поставить материал: как Трамп изменил Республиканскую партию.

И действительно, от дотрампистских республиканцев типа Бушей в Grand Old Party (так иногда называют республиканцев) осталось немного. А практически любой политик-республиканец, желающий избраться, просто обязан заручиться поддержкой неформального лидера.

Второй срок Дональда Трампа — совсем другой. Теперь президент уже опирается на коалицию взглядов и интересов. Пусть и не всегда сам это осознаёт. Часто можно отмахнуться и заявить, что эти идеи просто “правый популизм”. И частично это будет так, но вызрело нечто куда более примечательное. Контуры новой идеологии, которую даже можно экспортировать.

Чем и пытается заниматься Илон Маск, поддерживая самые разные несистемные партии, к примеру “Альтернативу для Германии”. И поддержка эта настолько пугает Европу, что власти ФРГ уже кричат о вмешательстве миллиардера в выборы, а президент Франции утверждает, что Маск собирает “реакционный интернационал”.

Можно было бы сказать, что “фрик поддерживает фриков, что в этом удивительного”. Но за тем, что называют трампизмом, сейчас стоят самые неожиданные философы и новые смыслы. Трампизм, как это обычно и бывает, оказался гораздо глубже самого Трампа.

Внутри этой крепнущей идеологии находят себе место и отец “эзотерического чтения”, и французский литературовед, создавший комплексную теорию желания, и русский космист Николай Фёдоров, и один из главнейших сионистов современности.

И в этом материале мы попробуем если не проанализировать, то хотя бы ухватить те интеллектуальные влияния, которые стоят за приходом нового-старого президента в Белый дом.

Ведь тогда гораздо легче будет ответить на вопрос: на чём будет основываться его политика и что это будет значить для планеты?

У слова “популист” в современной публицистической (иногда даже и в научной) традиции сложилась достаточно негативная коннотация. Когда мы называем политика “популистом”, то чаще всего имеем в виду, что он озвучивает нереализуемые, но очень желаемые фантазии. Что его подход направлен исключительно на достижение цели попасть во власть, но содержание его предложений стремится к нулю.

На самом деле это и так, и не так.

На латыни populus — это народ. Соответственно, популизм — это обращение к “народу”. Но возникает вопрос: а что такое, собственно, народ? Ведь государство состоит из самых разных людей и социальных групп: у них может быть больше или меньше достатка, их поведение может существенно отличаться, а запросы к политической системе конфликтовать друг с другом. Что общего у алкоголика, работающего в автосалоне Огайо, студента актёрских курсов в Нью-Йорке и менеджера техстартапа в Калифорнии?

Первая и самая очевидная линия рассуждения: народ — это простые, обычные люди, не представители финансовой или политической элиты (а кое-где туда же входит и наследственная аристократия).

И в целом это верно. Исторически возникновение популизма связывают с реформами братьев Гракхов в Древнем Риме. Тогда ещё Рим был республикой и власть условно была смешанной: в ней присутствовали элементы монархических, аристократических и демократических институтов.

Последние включали в себя институт “народного трибуна”, или tribunus plebis. То есть буквально избираемого представителя плебеев. Категория населения, напрямую противопоставленная патрициям — то есть наследственной знати. И лишённая доступа ко многим ключевым политическим рычагам: к примеру, плебеи не могли избираться в сенат или магистраты. Здесь нужно сделать небольшое пояснение: понятие populus относилось ко всем жителям Рима за исключением рабов, детей и женщин, а plebis — именно к беднякам.

В 134 году до нашей эры народным трибуном избрался Тиберий Семпроний Гракх. Представитель плебейской ветви знатного рода (такие смешанные ответвления тоже были) Семпрониев. Избрался под довольно простым и находящим немедленный отклик у плебса лозунгом: “Нам надо перераспределить землю”.

По сути, вся земля Рима считалась “общественной” и номинально принадлежала всем гражданам. Но, очень грубо говоря, распоряжались ею крупные арендаторы. И из-за комплекса политических и экономических причин эти арендаторы сосредотачивали всё больше земли в своих руках, а плебеи беднели и лишались своих наделов.

Тиберий предложил ограничить размер земли, который могут использовать крупные землевладельцы, а излишки передать в государственную собственность и разделить между беднейшими крестьянами, чем, собственно и занялся: подавил политических оппонентов и стал председателем аграрной комиссии по распределению наделов.

Потом — пошёл ещё дальше. В какой-то момент стало известно, что пергамский царь Аттал III завещал и своё царство, и свои богатства всему Риму. Тиберий инициировал передачу богатств Аттала римским плебеям. Более того, города Пергамского царства планировалось передать в руки народного собрания, что прямо противоречило сложившейся политической практике, где внешнеполитическими вопросами заведовал сенат.

Тиберий на этой волне попытался переизбраться (по поводу законности чего, кстати, тоже существуют разногласия), но был обвинён в попытках восстановить царскую власть и объявить себя царём.

Потом во время очередного народного собрания началась массовая драка между сторонниками трибуна и его противниками. Во время этой драки Тиберий был убит. Самая забавная параллель, связывающая происходящее с современными Штатами: случилось это на Капитолии.

Через девять лет народным трибуном стал младший брат Тиберия Гай Гракх. И попытался пойти тем же путём. Сплотить против аристократии все остальные группы населения. Он принял ряд законов, облегчающих жизнь необеспеченным римлянам: беднякам стали дешевле продавать хлеб, их избавили от необходимости покупать за свой счёт стоимость солдатского обмундирования, для облегчения их коммуникаций строились новые дороги, а ещё предлагалось основать новые земледельческие колонии на юге Италии и более того — сильно увеличить число римских граждан.

Гая постигла примерно та же судьба, что и его брата. Политические оппоненты победили, дело дошло до вооружённой схватки, Гай понял, что делу конец, и приказал своему рабу его заколоть.

И пусть начинания братьев закончились неудачами — они навсегда внесли дисбаланс в республиканскую политическую жизнь, усугубили противоречия между различными частями политической системы и привели к необычайному всплеску насилия.

Николло Макиавелли в “Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия” напрямую обвинял Гракхов в том, что они запустили процесс уничтожения в Риме республики. Что закончилось диктатурой Цезаря, установлением императорской власти и — в конечном счёте — падением Рима.

А всё потому, что Гракхи намеренно на идейным уровне как бы исключили народ из общей политической ткани и противопоставили его не-народу. Но в то же время заявили права “всего народа” на власть, то есть намеревались сделать народ широкой интегральной и включающей всё категорией. Они смешали plebis и populus.

Эта двойственность понятия “народ”, как одновременно исключённых нищих и обездоленных, так и всей совокупности граждан/подданных, включённых в единое политическое тело, проявилась и во времена Великой Французской революции, и во времена Войны за независимость в США.

И эта же двойственность находится в основе любой современной популистской идеологии.

Популист всегда апеллирует ко всем тем, кто считает себя “исключённым” из общего тела, противопоставляет их “коррумпированной элите”, но в то же время говорит от лица общего государственного тела, как будто бы от лица всех сразу.

В своей первой инаугурационной речи в 2016 году Трамп заявил

Элиты эти могли включать в себя конкретных оппонентов Трампа: будь то чета Клинтонов, Нэнси Пелоси, Джо Байден или Камала Харрис. Но чаще всего описывались бессубъектно термином “глубинное государство”. Потому что важно было составить образ “злой и искажённой системы”. Которую при желании можно расширять в том числе и на внешний контур.

Это противопоставление народа элитам, как мы уже писали, базовый и обязательный атрибут любого популизма. Но популизм сам по себе паразитичен. Он не может существовать без вспомогательных идей, без концепций, которые наполняют его более конкретным смыслом и содержанием.

И здесь в 2025 году популистский нерв Трампа нашёл себе верного союзника. В лице идеологии, которая называется национал-консерватизмом.

C 2019 года в ряде городов мира, включая Вашингтон, проводится так называемая Национал-консервативная конференция. Форум организует Фонд Эдмунда Бёрка — названный именем основоположника консервативной идеологии. А главный идейный вдохновитель — человек по имени Йорам Хазони.

Йорам Хазони родился в 1964 году в Израиле, потом переехал в США, окончил бакалавриат в области восточноазиатских исследований в Принстонском университете и получил степень доктора философии в университете Руттгерса.

Там он стал участником неформальной группы студентов, которые занимались регулярным обсуждением израильских вопросов и считали, что необходимо укрепить и усилить еврейское государство. Иными словами, изучали и развивали сионистские теории. Причём слово “сионизм” в этом случае совсем не пропагандистский штамп. А прямое указание на источники мысли Йорама Хазони. Одна из его книг посвящена основоположнику сионизма Теодору Герцлю, а сам Хазони возглавляет им же созданный Институт Герцля в Израиле.

Что отличает Израиль от всех остальных политических образований? Во-первых, буквально священное и трепетное отношение к необходимости иметь собственное государство, которого рассеянный по миру народ был лишён. Во-вторых, что вытекает из предыдущего пункта, особая и яростная нужда это вновь обретённое в XX веке государство защищать.

Израильская нация всегда под угрозой исчезновения. Именно это и позволяет её представителям ощущать всю полноту ценности такой нации.

В других странах национальное наследие обычно защищают консерваторы. Но Израиль из-за своей исторической специфики был этого лишён. Поэтому задачи по активной адаптации консервативных ценностей, их расширению и углублению фактически тоже становятся гарантией существования нации.

Именно к таким умозаключениям и пришёл Хазони. Он совместил “национальный” и “консервативный” принципы. И, по сути, дал старт идеологии, получившей название “национал-консерватизм”.

Главный теоретический труд Хазони называется “добродетель национализма”. Идеи там в целом просты, а иногда часто примитивны и противоречат многим наработкам в уже существующих теориях национализма. Но нам интересна логика.

Хазони утверждает, что есть три состояния политического сообщества. Это либо анархия — где каждый предоставлен сам себе, а свободные группы людей действуют вразнобой. Либо империя — которая стремится расширить конкретный порядок на весь человеческий род, подавить все различия между людьми, стандартизировать и унифицировать всё на свой манер.

Но среди этих крайних альтернатив есть точка баланса — национальное государство. С точки зрения Хазони, такое государство: а) предотвращает насилие: ведь в анархии слабо организованные группы постоянно враждуют между собой, а империя несёт насилием свои ценности в весь остальной мир; б) ограничивает имперские амбиции: ведь граждане сохраняют свою самобытность и свои традиции и уважают традиции других; в) позволяет свободно самоопределяться и процветать членам нации: ведь общность языка культуры и и традиций способствует разрешению любых конфликтов; г) создаёт конкурентный мировой порядок: ведь империи отвечают на мировые кризисы однообразно, а разные нации пробуют разные рецепты и тем самым двигают всё человечество вперёд.

И если это довольно органично для Израиля, то как это можно использовать для США. Всё очень просто: достаточно представить, что американская нация находится под угрозой уничтожения. Из-за внутренних врагов и самоубийственной имперской политики. Того самого “глубинного государства”, распространяющего антитрадиционные ценности. Как на своих граждан, так и на весь остальной мир.

По словам самого Хазони:

Основной агент такого разрушения — либерализм. Либеральная философия утверждает, что есть абстрактный и универсальный человек, способный самостоятельно выбирать какие угодно модели поведения и социальные роли. Что в перспективе приводит к утрате всякой человечности. Отсюда растёт неприятие всех форм трансгендерных (или шире — трансгуманистических) движений.

Особо сильно либерализм критикует ещё один представитель национал-консерватизма — Патрик Денин. Его главная теоретическая работа так и называется “Почему либерализм проиграл?”

А в манифесте First Things, составленном при участии Денина в 2019 году, и вовсе утверждается, что либерализм сам по себе стремится к созданию “мира без границ”, выгоды от которого будут приобретать только глобальные “элиты”, а издержки будут ложиться на плечи местных сообществ, пытающихся сохранить свои коллективные ценности. И национализм — лучший способ избежать такой либеральной “универсальной тирании”.

В американской политике есть достаточное количество людей, находящихся под влиянием Хазони, Денина и смежных мыслителей. Но главный из них стал вице-президентом США. Его имя Джей Ди Вэнс.

Он регулярно выступает на Национал-консервативной конференции. Он пытается переложить идеологии на текущую американскую повестку. Наиболее заметны его национал-консервативные взгляды в этой речи 2024 года:

Вэнс требует создать программу “патриотического воспитания” в противовес современным левым тенденциям в образовании, называет университеты, где сосредоточены левые академики, “врагом”. Ещё выступает против абортов, за поощрение многодетности и поддерживает протекционистскую экономическую позицию.

Часто Джей Ди Вэнс высказывается в нетипичном для республиканцев духе: за налоги на большие корпорации, за права профсоюзов и за сохранение программ федерального страхования в том или ином виде.

Что объяснимо, ведь в теории национал-консерватизма огромная роль отведена идее “государства” как основной формы существования нации и как главного арбитра в решении внутренних кризисов.

И, кстати, именно такой подход позволил продать трампистскую идею современному американскому рабочему классу. Превратить Республиканскую партию в “народную партию”.

По словам консервативного политического комментатора Джоша Хаммера:

А все эти тезисы в совокупности помогают ещё и обосновать жёсткую антиимиграционную политику. Ведь мигранты в этой логике — оружие либералов по удешевлению производства. Которое показывает, что к настоящим американцам относятся как ко взаимозаменяемым деталям в конструкторе. И только национал-консерваторы понимают: наши граждане — не детали, а достойные члены нашего сообщества.

Самое интересное, что Джей Ди Вэнс создал ещё и эстетическое обоснование этой идеологии в своей автобиографии “Элегия хиллбили”. Хиллбили — сленговое название для “деревенщины”, простых жителей ряда районов США, того самого исключённого народа из первого раздела, местного плебса, бедняков. Которые живут от получки до получки, прозябают в круговой поруке нищеты и коротают жизнь за алкоголем или героином. Но эта социальная дезинтеграция — результат общего упадка ценностей, результат бездарного управления в том числе Америкой.

Разумеется, Вэнс создаёт себе очень яркий образ. Он смог вырваться, отслужить, получить достойное образование, стать богатым и влиятельным человеком и теперь хочет помочь другим. Исправить всё, основываясь на собственном опыте.

Вэнс в этом смысле идеальный популист. Он говорит одновременно от лица “исключённого народа” и претендует на то, чтобы вновь “объединить нацию”. Он свой и для тех самых хилбилли, и для корпоративной элиты. Он простой парень, выросший среди необразованных пьяниц, и человек, книгу которого канцлер ФРГ Олаф Шольц называет “трогательными мемуарами”.

Но более того, Вэнс ещё и идеальное олицетворение американского национал-консерватизма. Ведь может подкрепить идеологию собственным опытом. Показать, к чему на самом деле приводит “либеральная эрозия”, почему настоящая Америка умирает и нуждается в национальном спасении и зачем защищать этот пресловутый дух сообщества.

Вэнс — это способ сохранить трампизм после Трампа. Именно поэтому, вероятно, Дональд и решил сделать его номером два — чтобы гарантировать сохранение своего курса в случае внутрипартийных конфликтов.

А ещё Вэнс — главный претендент на президентский пост в 2028 году. Многие демократические издания уже называют его более серьёзной угрозой, чем Трамп. И уже его — Джей ди Вэнса — пророчат в американские Гитлеры.

Но в отношениях Трампа и Вэнса есть ещё одно очень интересное звено. Человек, который их познакомил. Миллиардер, открытый гей и на удивление философ Питер Тиль.

Питер Тиль родился во Франкфурте в 1967 году. В раннем возрасте вместе с семьёй переехал в США. Поступил в Стэнфорд и получил степень бакалавра искусств по философии. В 1992 году в том же университете получил степень доктора права.

Потом занялся финансами, стал соучредителем PayPal и Facebook**, основал несколько крупных инвестиционных фондов. И сейчас является одним из ключевых финансовых игроков в Кремниевой долине — пока ещё средоточии всей IT-индустрии США.

Но самое интересное, Тиль, благодаря своему образованию, один из немногих бизнесменов с собственной философской повесткой. Время от времени он публикует политические эссе собственного сочинения. И выглядят они довольно оригинально.

Так, например, в эссе “Штраусианский момент” Тиль начинает с неутешительного диагноза современности:

По его мнению, современный Запад оказался в точке, где не может противопоставить ничего своим внешним врагам. А вместе с этим не может обнаружить внутри себя потенциал для дальнейшего развития. В постмодернистском мире никак не намечается образ будущего.

Тиль перебирает все возможные варианты преодоления этого кризиса один за другим. И отрицает большинство из тех, которые лежат на поверхности. Попытки вернуться в Средневековье обречены на провал. Философия Карла Шмитта, который говорил о неизбежности различий в человеческом мире и сводил политику к вражде с экзистенциальным врагом, невозможна после 1945 года.

Да и сам по себе этот мир, по Тилю, подчинён неизбежным законам, открытым французским литературоведом Рене Жираром. Жирар известен как автор теории мимезиса. Грубо говоря, с его точки зрения, все наши желания возникают внутри нас именно потому, что этого хочет кто-то другой. И люди в этом бесконечном круговороте подражания друг другу зависают в круговороте глобального соперничества. В какой-то момент насилия становится так много, что нужно направить его на одну конкретную жертву и эту жертву уничтожить. Выплеснуть гнев и похоронить воспоминания о гневе. Жирар называл такую жертву “козлом отпущения”. Самый яркий пример — Иисус Христос.

Жертва лежит в основе любого социального и политического порядка. И, разумеется, память потомков стремится забыть, что стояло за необходимостью принесения этой жертвы. Так что в дальнейшем социальный порядок как бы маскирует то, что его породило. Выстраивает системы права, апеллирует к гуманизму, честности и справедливости.

Государства XX века тоже конкурируют друг с другом, пытаясь подражать тем, у кого есть ядерное оружие. И в какой-то момент они повторят схему с козлом отпущения. Но ядерный апокалипсис может сделать любое насилие окончательным для всего человеческого рода.

Тогда, по Тилю, остаётся надеяться на одного Лео Штрауса. Автора концепции “эзотерического чтения”. Утверждавшего, что насилие и “недостойные действия”, которые лежат в основе любого общественного строя, часто могут приносить прогресс. Но их нельзя делать достоянием общественности, или весь порядок рухнет.

И если мы хотим царства Божьего на Земле, а Тиль при всём ещё и глубоко верующий христианин, то мы должны занять выжидательную штрауссианскую позицию. Ведь в какой-то момент нам представится возможность всё изменить. И там мы, “комбинируя насилие с мирными средствами”, сможем в конечном счёте оказаться на “стороне мира”.

В будущем Тиль попытается развить свою концепцию ещё и в другом направлении. Он найдёт выход из сложившегося кризиса в технологиях. А их развитие — залог обретения Царствия Небесного.

Единственное, на пути у такого развития стоят сторонники либеральной демократии. Которые сковывают настоящие драйверы человеческого роста проблемами зелёной энергетики, идентичности и прочими бессмысленными регуляциями. А потому: от этих регуляций нужно отказаться.

Неслучайно Тиль хвалит другого специфического мыслителя (впрочем, даже по сравнению с Тилем он выглядит посредственно), Кёртис Ярвин . Известного неореакционера и одного из сооснователей философии “тёмного просвещения”.

Если резюмировать его философию, то все просвещенческие проекты, включая американский либерализм, — это большое заблуждение, создающее вокруг нас тоталитарную матрицу. А единственный выход — отбросить заигрывания с демократией и принять модель управления человечеством на основе авторитарных монархических корпораций. Где монарх будет чем-то вроде государственного CEO.

Ярвин любит использовать образ “красной таблетки” из фильма “Матрица”, принимая которую адепт неореакционного движения отбрасывает “иллюзию прогресса”.

Питер Тиль познакомился с Джей Ди Вэнсом в 2011 году, когда последний ещё студентом посетил выступление бизнесмена. Потом Тиль стал наставником молодого человека, а в 2015 году Вэнс присоединился к Mithril Capital — компании, основанной Питером Тилем. Более того, в 2021 году Тиль профинансировал кампанию Вэнса в Сенат. Но самое интересное: именно Тиль познакомил Вэнса с Дональдом Трампом.

Ярвина Кёртиса же, несмотря на его одиозную репутацию, Джей Ди Вэнс называет своим другом. И неоднократно использует его цитаты, говоря о планах сократить бюрократический аппарат в Вашингтоне и заменить системных либеральных чиновников “на своих людей”.

Но есть ещё один интересный момент, который напрямую связывает Питера Тиля с другим видным членом команды Трампа — Илоном Маском. И тут уже внезапно возникает русская философия.

Питер Тиль на недавнем интервью с Пирсом Морганом упомянул философию русского космизма. Сказав, что пусть русские космисты и хотели воскресить всех мёртвых на других планетах ради свершения мировой революции, но их амбиции и рвение к прогрессу достойны уважения.

Во что ещё верили космисты? Николай Фёдоров — известнейший представитель движения — к примеру, считал, что человек должен овладеть Космосом и придать ему импульс человеческого разума. Иначе это не Космос — а хаос. Более того, человек должен управлять Космосом и спасти его путём “одухотворения всех громадных небесных миров”. А мёртвые восстанут уже потом.

И здесь религиозные взгляды Тиля и Вэнса поразительным образом связываются с деятельностью Илона Маска. Который буквально занимается покорением космических пространств и грезит о колонизации Марса.

Но что ещё важнее: такое покорение космоса действительно возвращает Америке старые добрые времена. Делает её великой снова.

Всё потому, что Америка начиналась как большой творческий проект, где на свободных пространствах люди сами обустраивали свою жизнь и выбирали себе законы такого общежития. И долгие десятилетия поколения американцев жили освоением фронтиров — рубежей своего государства. Шли вперёд за неизвестным и обнаруживали там жизненные смыслы.

Ханна Арендт неслучайно считала, что Американская революция удалась именно по причине того, что земля континента ещё не была слишком сильно обжита и там удалось избежать засилья бедности, которой была полна Европа.

Именно поэтому французские революционеры вынуждены были решать в первую очередь проблемы менеджмента нищеты и часто переходили к протосоциалистическим практикам. А американские революционеры, которые во многом вдохновлялись теми же авторами, что и французы, решали вопрос о форме правления — о балансе институтов.

Но в 2025 году США представляют из себя то же, чем пару веков назад была Европа. Казалось, что фронтиры ушли, что все ресурсы, которые могли поделить, уже поделены. А левые движения спекулировали на экономических проблемах и из раза в раз вносили экономическую повестку в политику.

Так вот, те самые технологии, в которые свято верят и Тиль, и Маск, создают огромную арену новых фронтиров. Космос и киберпространство — способ экстраполировать ту самую американскую мечту.

И, возможно, арена для преодоления кризиса постмодернистского мира, о котором Тиль писал в своём первом философском эссе.

Тем более что Илон Маск тоже живёт предчувствием апокалипсиса. И всеми силами пытается его избежать.

Дадим слово самому богатому человеку в мире:

То, что вы прочитали выше, просто беглый анализ некоторых интеллектуальных влияний на команду, которая вот-вот займёт Белый дом.

Но даже из него можно сделать несколько выводов.

Во-первых, Трамп — не философ, не идеолог и не социальный теоретик. Он прагматик, бизнесмен и амбициозный политик. Но он стал своего рода символом, за которым потянулись остальные. Точкой сборки для нового политического движения.

Во-вторых, это политическое движение по своей природе очень популистское. Но не в негативном, а чисто в описательном смысле. Оно живёт идеей противостояния “элитам” внутри страны, которые часто срощены с “глобальными либеральными элитами”. И это придаёт ему революционный пафос. Без борьбы или мыслей о борьбе это движение невозможно.

В-третьих, такой революционный пафос хоть и оперирует идеями MAGA — то есть по сути ностальгическими идеями, — стремится построить некоторое новое общество. Создать новый большой Народ, который просто дремлет под грудами woke-повестки и вашингтонских бюрократов, узурпировавших власть.

В-четвёртых, удачным идеологическим наполнением для нового проекта стал национал-консерватизм. Который заимствован у сионистов и построен вокруг идеи спасения нации за счёт усиления консервативной политики: то есть усиления семейных и религиозных институтов, формирования лояльного класса управленцев и учёных, создания своей медиасреды и интеллектуальных центров.

В-пятых, прямое последствие для международных отношений из национал-консерватизма — это отказ Америки от претензии на роль глобального хозяина и внедрителя собственных стандартов. Если у каждой нации своей отдельный путь, а мир — это лаборатория наций, то и США отводят себе более скромную роль. Разумеется, это не значит, что они будут отказываться от своих национальных интересов и не будут давить на другие страны там, где им выгодно бы было давить. Но акцент будет именно на национальных интересах и их роли в новом мире.

В-шестых, сторонники Трампа включают в себя не только “демократические элементы”, но и представителей техноаристократии, таких как Питер Тиль. Которые видят в технологиях единственный способ спасения человечества и реализацию Божественного плана. Для них популистская основа Трампа — это то, с чем необходимо смириться.

Сейчас трампизм — система взглядов, где каждый найдёт своё. Широкий избиратель — ощущение сопричастности. Те, кто чувствуют себя исключенными — возможность включиться в формирование "великой нации". Национал-консерваторы — усиление своей платформы и распространение её по всему остальному миру, включая страны Евросоюза. Тёмные аристократы из мира Кремниевой долины — возможность осуществить свои планы и продолжать чувствовать себя "эзотерическими мудрецами", которые просто ждут удобного исторического момента.

Да, между интересами и мировоззрениями всех обозначенных выше групп есть противоречия. Как можно помирить демократически избранного лидера-популиста с идеями тех, кто от демократии стремится отказаться?

Но если каждый уверен, что "врут другим", а только мы реализуем нашу программу, то какая в сущности разница.

Впрочем, все противоречия снимаются одной фигурой. Фигурой Джей Ди Вэнса, которая стала точкой пересечения смыслов и интересов всех стоящих за Трампом кругов. Идеальным популистом и в то же время гарантом реализации философских планов консервативного крыла Кремниевой долины.

Именно он и будет охранять и поддерживать то, что станет трампизмом после Трампа.

По крайней мере, на первых порах.