Виктор
Люстиг:
Бендер-живописец
В Богемии, западной части современной Чехии, в семье случилось пополнение: родился мальчик. Имя ему дали гордое и во многом судьбоносное — Роберт. С древнегерманского — «блестящий от славы». Правда, в случае Роберта Мюллера — не от доброй. А в историю он и вовсе вошёл под одним из примерно пятидесяти своих псевдонимов — как Виктор Люстиг.
Парень был не промах. Породистый скородум и харизматичный полиглот. Такому проложен прямой путь в логово склочных сплетников, лицемеров и нарциссов — в высший свет. Но перед этим следовало пройти демо-версию будущей жизни богемского аристократа, отучившись в пражском университете. Туда Роберт — но мы будем называть его Виктор — и отправился.
Ему было предначертано расхаживать по своей усадьбе с цилиндром на голове, наслаждаясь звуком потрескивающих в камине свеженьких купюр, однако он выбрал другую дорогу.
Опытным путём Виктор выяснил, что не столько ему нужна вышка, сколько деньги. С учёбой проблем не было, а вот финансовые аппетиты росли. Как минимум, хотелось впечатлять женщин не только молодым телом и острым умом, но и набитой под завязку мошной.
Он успел «поработать» на морских лайнерах, собирая с пассажиров деньги на фейковые постановки мюзиклов и продавая билетики несуществующих лотерей. Перерисовывал картины именитых художников, продавая их по цене оригинала. Всё шло бы как по маслу и дальше, если бы не грянула Первая мировая. Люстиг решил начать жизнь с чистого листа, переехав в США. В обществе он представился австрийским графом, который потерял своё состояние из-за войны. Американцы легко приняли его за собрата по гольф-клубу.
В США он промышлял мелким мошенничеством и быстро заскучал. В поисках «аферы своей мечты» Виктор отправился покорять Францию. Как нельзя кстати на повестке дня там стояла продажа «памятника технофетишизму», набившего оскомину парижанам. Речь, конечно, об Эйфелевой башне.
Творение Эйфеля французы невзлюбили сразу. Дело в том, что возводили его как входную арку для парижской Всемирной выставки 1889 года. Несуразная, долговязая, башня возвышалась над старинными буржуазными домами и вызывала смешанные чувства. Правительство забрасывали жалобами, требуя снести «уродину». Эстетический терроризм планировали завершить через 20 лет, разобрав башню на металлолом.
Выдержавший 20 лет травли «срам Парижа» уже не так сильно мозолил глаза жителям столицы. Но вот беда: башня совсем обветшала. Нужна была реконструкция, которая обходилась правительству в кругленькую сумму, и куда дешевле вышло бы снести её. Парижане разделились: оставить гениально симметричный памятник арт-нуво или снести выкидыш инженерной мысли.
Там, где власти колебались, Виктор решил действовать. Богемский мошенник превратился в замначальника Министерства почты и телеграфа Франции. Сидя в фешенебельном номере люксового отеля «Криллон», самой престижной гостиницы Парижа, он вдохновенно писал. Писал письма, в которых предлагал пяти крупнейшим металлоторговцам встретиться по совершенно конфиденциальному вопросу.
Поприветствовав гостей в своих апартаментах с бокалом игристого в руке, Виктор кратко напомнил им, что не так с Эйфелевой башней, и перешёл к сути сделки. Правительство объявило тайный тендер на покупку семи тысяч тонн стали — с той самой железной каланчи. Переплавить их сможет тот, кто заплатит лучшую цену. Особенно глаза загорелись у промышленника Андре Пуассона. Он не только считал сделку очевидно выгодной, но ещё и планировал войти в историю как «человек, купивший Эйфелеву башню». И Виктор это заметил. Спустя пару дней на радость Пуассону пришло письмо, в котором его объявили победителем торгов. Предстояла ещё одна конфиденциальная встреча.
Градус эйфории спал, когда при личном общении оказалось, что для «окончательной» победы в тендере нужно «финансово поддержать» одного хорошего человека. Взамен тот готов защитить интересы металлурга перед правительственными бюрократами. Этим человеком был сам Виктор. И если неожиданная удача смущала Пуассона, после предложения дать взятку он успокоился: типичная сделка с большими дядями.
Твёрдой рукой месье Андре выписал на имя Виктора Люстига несколько чеков: первый — в качестве взятки, второй — как оплату за башню. И пока смутное ощущение чего-то неладного прорастало в голове французского промышленника, товарищ замначальника Министерства почты и телеграфа успел обналичить чек и скрыться в Вене.
Когда Пуассон выяснил, что башню сносить не собираются, ловить мошенника за хвост было уже поздно. Обратиться в полицию — не вариант. На кону репутация: как могла бизнес-акула купиться на такой дешёвый развод? Пуассон решил, что такова плата за то, чтобы не прослыть столичным посмешищем.
Твёрдой рукой месье Андре выписал на имя Виктора Люстига несколько чеков: первый — в качестве взятки, второй — как оплату за башню. И пока смутное ощущение чего-то неладного прорастало в голове французского промышленника, товарищ замначальника Министерства почты и телеграфа успел обналичить чек и скрыться в Вене.
Когда Пуассон выяснил, что башню сносить не собираются, ловить мошенника за хвост было уже поздно. Обратиться в полицию — не вариант. На кону репутация: как могла бизнес-акула купиться на такой дешёвый развод? Пуассон решил, что такова плата за то, чтобы не прослыть столичным посмешищем.
Пока Эйфелева башня «остывала», Виктор вспомнил о ещё одном своём таланте. Как и другой австрийский художник (а родина Люстига Богемия до 1918-го была частью Австро-Венгрии), он решил посвятить себя творчеству. Правда, его дарование было специфичным: легче всего ему удавалось рисовать деньги.
Немного покутив в Австрии, Люстиг вернулся в Америку, где занялся продажей «румынских коробочек». Одну такую он постоянно носил с собой и как бы невзначай доставал оттуда парочку свеженьких шекелей. Достаточно закинуть в чудо-машину бумагу, чтобы на выходе получить стодолларовую банкноту. Одна беда — печатаются деньги долго, часов по шесть.
На деле же никакого чуда не было. Внутрь коробочки заранее закладывались две настоящие купюры и несколько фальшивых. Механизм выдавал банкноты на протяжении 12–24 часов, а потом вместо заветной сотни выходил белый лист бумаги. Тем не менее «румынские коробочки» помогли Люстигу подкопить денег, чтобы вернуться в Париж. Ведь, если первая «продажа» Эйфелевой башни осталась незамеченной, её можно попытаться продать ещё раз.
Вторая сделка прошла уже не так гладко. Покупатель, имя которого история не запомнила, быстро сообразил, что перед ним мошенник. По другой версии, сообразил он не так уж и быстро. Результат один: цепкие лапы французского правосудия почти поймали плута, но тот успел бежать в любимые Штаты, где принялся за старое. Люстиг ещё не знал, что там его уже ждал отряд спецназа США.
Больше десяти лет аферист успешно скрывался от федералов. По неофициальным данным, за это время он напечатал и пустил в оборот свыше полумиллиона фальшивых долларов, разлетевшихся по всей стране. Так бы и продолжалось, если бы Виктор не имел неосторожность изменить своей любовнице. Та решила поставить в отношениях жирную точку — и сдала его полицейским.
Люстиг получил свои 20 лет. Отправился прямиком в Алькатрас, где и умер не то от опухоли мозга, не то от пневмонии 9 марта 1947-го. Говорят, свой век он доживал спокойно — якобы подсуетился сам Аль Капоне, с которым Люстиг когда-то был знаком.
Больше десяти лет аферист успешно скрывался от федералов. По неофициальным данным, за это время он напечатал и пустил в оборот свыше полумиллиона фальшивых долларов, разлетевшихся по всей стране. Так бы и продолжалось, если бы Виктор не имел неосторожность изменить своей любовнице. Та решила поставить в отношениях жирную точку — и сдала его полицейским.
Люстиг получил свои 20 лет. Отправился прямиком в Алькатрас, где и умер не то от опухоли мозга, не то от пневмонии 9 марта 1947-го. Говорят, свой век он доживал спокойно — якобы подсуетился сам Аль Капоне, с которым Люстиг когда-то был знаком.
Так прозаично закончилась история человека искромётных талантов, великого комбинатора и дерзкого мошенника.