Хаос, разруха, полное непонимание жестокой реальности. В такой атмосфере творили и жили артисты Новосибирского театра оперы и балета. С одной стороны — ужасы войны, с другой — тяга к прекрасному и желание сохранить его для следующих поколений.
Это история о силе духа и о том самом искусстве, которое ”всё перетерпит и всё победит”.
Первый кирпич
22 мая 1931 года на Ярмарочной площади Новосибирска (сейчас — площадь Ленина) торжественно заложили “первый цех” Дома науки и культуры. Позже его прозвали Новосибирским театром оперы и балета (сокращаемый среди местных как “оперный”), а ещё позже — НОВАТом.
“Это будет громадный дворец, один зрительный зал которого своей площадью сможет перекрыть площадь Моссовета и свободно вместить в себя Большой театр Москвы со всеми его пристройками. Он будет не только одним из самых больших театров Советского Союза, он будет и самым оригинальным, и самым совершенным из них”, — таким в газете “Вечерняя Москва” представляли театр.
В 1937-м проект будущего Дома удостоился золота Всемирной выставки в Париже. А к концу 1940-го стройку почти закончили — оставались последние штрихи. Уже 25 января следующего года в большом зале перед закрытым занавесом (работы на сцене не закончились) оркестр радиокомитета сыграл оперу Чайковского “Иоланта”.
Официальное открытие тщательно планировали и назначили на 1 августа 1941 года. 22 июня грянула война. Недостроенный театр принял на себя важнейшую роль — развивать в Сибири культуру во что бы то ни стало.
Осень 1942 года. На фронте разгар Сталинградской битвы, страна переживает тяжелейшие события. Правительство включает оперный в список первоочередных строек. Тем временем в СССР дефицит абсолютно всего — в том числе и материалов для ремонта: их не хватает, где достать дополнительные — мало кто понимает. Ещё труднее перевезти из Москвы театральное оборудование, когда железные дороги адски загружены.
Проблемы решали на ходу: стройке помогали предприятия Новосибирска и эвакуированные фабрики, специалисты авиазавода имени Чкалова работали над механическим устройством для театральных занавесей, а строительный цех помогал оснастить сцену.
Культурный ковчег
В июле 1941-го Совет народных комиссаров подписал распоряжение, разрешив вывезти из столицы уникальные произведения. В том же месяце в Новосибирск отправился первый эшелон с экспонатами. Среди них — музыкальные инструменты, выполненные Страдивари, Гварнери, Амати. Коллекция хранилась в театре до ноября 1944-го.
К концу 1941-го в оперный попали экспонаты из музеев Ленинграда, Горького, Смоленска и с Украины. Ещё через год привезли уцелевшие фрагменты панорамы Франца Рубо, созданной к 50-летию героической защиты города от англо-французской интервенции во время Крымской войны. Началась масштабная реставрация.
В конце 1942-го коллекцию пополнили экспонаты из Государственного этнографического музея Ленинграда и дворцов-музеев города Пушкина — всё перевезли из-за частых обстрелов немецкими самолётами. Здание стало хранилищем произведений искусства, лекторием и местом для реставрации. Под одной крышей уживались 22 учреждения со всей страны — здесь они работали и спасали экспонаты.
Симфония военной жизни
14 августа 1941-го правительство страны перевезло в Новосибирск артистов концертного бюро филармонии, служащих и руководство. С собой у ленинградцев были ящики с музыкальными инструментами и ноты.
Свой 21-й концертный сезон Ленинградская филармония открыла в Новосибирске 4 октября 1941 года.
На афишах блистали Евгений Мравинский и Заслуженный коллектив России. За время эвакуации оркестр колесил по городам Сибири и дал больше 500 концертов. В октябре 1943-го он заглядывал в Среднюю Азию — Ташкент и Фергану.
Легендарным событием всей эвакуации стал один концерт. 9 июля 1942 зал взорвался звуками — фортепиано, скрипки, валторны, десятки инструментов играли “Седьмую симфонию” Дмитрия Шостаковича под управлением дирижёра Евгения Мравинского. На репетиции приезжал сам Шостакович.
Накануне премьеры он блестяще отыграл два вечера: в один из них солировал, в другой — выступил с квартетом имени Глазунова. Симфонию назвали “Ленинградской”.
Профессор Новосибирской консерватории Евгений Фёдоров описывал, как на один прогон к ним почти тайно заглянул Дмитрий Дмитриевич:
Когда Шостаковича заметили в зале, дирижёр Мравинский остановил репетицию, а оркестранты зааплодировали. Премьера прошла блестяще, и все, кто видел те овации своими глазами, признавались, что никогда в жизни этого не забудут.
Письмо счастья
Немецкий дирижёр (коллега Мравинского по Ленинградской филармонии) Курт Зандерлинг с женой в первые месяцы эвакуации без денег и еды ночевали на вокзале в Алма-Ате. При себе у них была только большая доза снотворного — на самый страшный, крайний случай. Среди лавок зала ожидания музыканта разыскал почтальон, чтобы вручить телеграмму-приглашение от Мравинского.
Когда супруги Зандерлинг первый раз вошли в Новосибирскую филармонию, там играла вторая часть симфонии Моцарта “Юпитер”. Не произвести впечатления это не могло:
Так же, как искусство посреди войны, закалённого последними событиями Зандерлинга впечатлила горячая вода (прямо из крана, в неограниченном количестве) и встреча с худруком Иваном Соллертинским.
По словам заведующей библиотекой филармонии Александры Орловой, эвакуация сблизила сотрудников — все общались в одном здании, где был и зал, и столовая, и продуктовый ларёк.
“Здесь всегда горел свет, было тепло и можно было отвести душу. А по вечерам — отдохнуть, отвлечься от ужасов военных сводок, погружаясь в мир музыки. Все встречи ограничивались зданием филармонии, так как вне её стен жизнь была полна забот и трудностей,” — вспоминала Орлова.
"О недозревшей картошке беспокоились"
В 1944-м солистов и работников филармонии оповестили, что все едут обратно, на родину, в Ленинград. Город, отходивший от блокады, ждал их возвращения. Люди начали прощаться с Сибирью, бытом и даже картошкой.
По словам профессора театральной академии Натальи Латышевой, в том году они посадили картофель, но собрать выросшее перед отъездом не успевали. В хаосе сбора вещей все радовались возвращению домой, но вместе с тем беспокоились об урожае. Будто для успокоения придумали куплеты: “Ну, как дела у вас насчёт картошки?”.
Их же сыграли на прощальном концерте артистов филармонии 6 августа 1944-го. Дальше всех ждала долгая, тяжёлая и утомительная дорога на запад страны.
Дочка пианиста Сердечникова взяла в путь (и на память о Новосибирске) с улицы котёнка. В пережившем блокаду Ленинграде кошек не было.
Судьба человека
Сибирь с её столицей запомнилась эвакуированным разной: холодной, радушной, доброжелательной, закрытой, беспорядочной. Регион же впитал эти годы как лучший и ценнейший культурный опыт, который пришёл так рано и в самый тяжёлый период.
Через три дня после объявления об окончании Великой Отечественной войны оперный официально открыл свои двери. На торжестве были и ленинградские артисты — те, кто в страшные годы влюбился в Сибирь и остался в ней творить навсегда.
