100 лет назад, в феврале 1923 года в стране появилась гражданская авиация. Через полгода в Сибирь прилетел борт из Москвы, а спустя месяцы из нового аэропорта поднялся самолёт, чтобы сесть в соседнем селе.
Самолёт Сибревкома открыл небо для сибиряков, вдохновил трижды Героя Советского Союза Покрышкина и едва не завершил карьеру двух выдающихся лётчиков. Все взлёты и падения — в нашем тексте.
Путешествие из Москвы в Новониколаевск
Через полгода после старта гражданских перевозок почти на другом конце страны Сибревком принял постановление о создании Сибирского воздушного флота. В Новониколаевске начали строить первый аэропорт. Всего одна взлётно-посадочная полоса и три ангара встали там, где сейчас располагается Октябрьский район.
В качестве рекламы самого безопасного вида транспорта из столицы вылетел немецкий "Юнкерс". Всё закончилось очень знакомо: борт останавливался в других городах и расписанию было следовать сложно. Первое приземление в Новониколаевске было одновременно первой задержкой рейса в местной истории.
Тот же четырёхместный "Юнкерс" подарили области: он взлетал в любых сёлах и садился в самых глухих местах. Чудо техники собирало восторги, а вместе с ними — деньги на строительство других бортов.
Вдохновить будущего героя
Однажды в сентябре машина Сибревкома летела над Новосибирском. С земли на него смотрели тысячи жителей, среди них, подняв голову к небу, стоял 10-летний Саша Покрышкин. Вот как он описывал тот день в своих мемуарах:
"Над Новосибирском вдруг появился самолёт. Изумляя старых и малых, он сделал несколько кругов и приземлился на военном плацу. Я робко притронулся к холодному крылу машины и вдохнул незнакомый тёплый маслянистый запах, струившийся от мотора. Как знать, может быть, именно ощущения тех счастливых минут предопределили моё будущее".
Спустя годы Александр Покрышкин станет вторым по результативности лётчиком-истребителем антигитлеровской коалиции, совершит 650 вылетов, проведёт 156 воздушных боёв и лично собьёт 59 вражеских самолётов. Он получит звание Героя Советского Союза и умрёт в глубокой старости.
Первые пассажиры и первые "зайцы"
Появление железной птицы в небе вызвало ажиотаж. Об этом говорили в очередях, об этом писали газеты. В "Советской Сибири" вышел репортаж о всеобщем разочаровании, когда борт не прилетел из-за погоды и отстающего телеграфа:
"Площадка для посадки самолёта от города верстах в трёх-четырёх. За кирпичными сараями, на большом гладком поле. Сюда часам к пяти собралась тысячная толпа. Пришли рабочие организаций, коллективы служащих, все профсоюзники и просто "любители". Суетились авиахимцы, разжигали костры, напряжённо всматривались в небо, а небо было пустое. Изредка пробегали облака.
Ждали час, два, три. Било на городской каланче семь, восемь... Стало невтерпёж. В десятом часу расходились, проклиная пески, потерянное в напрасном ожидании время и губавиахимовцев. На утро оказалось, что виноват не Губавиахим, не самолёт, а виноват телеграф.
Из Барнаула на ст. Ояш, место вынужденной посадки "Сибревкома", неслись телеграммы о погоде. Самолёт их получал через пять-шесть часов. Первая телеграмма была о хорошей погоде, вторая о перемене, третья опять хорошо. Решили не лететь".
Среди десятков и сотен желающих были те, кому удалось подняться в небо. Это было платно, но уже тогда были некоторые льготы. Например, для беспризорников и медведей. Газеты трогательно писали:
"Вечером, в 6 час. 17 мин., "Сибревком" вылетел из Чемала. В кабинке помещались: я, тов. Константинов, привезший в Чемал запасные части для "Сибревкома", беспризорный барнаульский школьник, пробиравшийся с Алтая пешком без копейки денег, подобранный нами на "Крестовой горе", и медведь.
Аэроплан сделал круг над Чемалом, набрал 500 метров высоты и помчался на север, придерживаясь русла Катуни. Альтиметр показывал высоту до 1500 метров над поверхностью долины Чемала. Мишка важно сидел в переднем кресле и грыз сахар. Прохладный воздух вершин действовал на него успокоительно, шум мотора напоминал рёв горного водопада. Медвежонок чувствовал себя как дома…".
Катастрофа
Во время рекламных полётов в кабине было два пилота: Николай Мартынович Иеске, начавший карьеру ещё в 1915-м в качестве военного лётчика, и Николай Евгеньевич Брянцев, впервые став механиком в Первую мировую.
При таком составе все проблемы с техникой решали на месте — другого варианта не было. Зато было место подвигам:
"В Бочатах на аэродроме всюду валяются кости животных. На костях дважды распороли покрышку аэроплана "Сибревком". Настойчивым трудом лётного состава на покрышку наложили заплату без вулканизации. При подъёме из Бочат лётчикам показалось, что покрышка лопнула в момент отрыва от земли, что грозило при посадке аварией (поломка шасси, пропеллера). На высоте 1000 метров над пересечённой местностью Кузнецкого района, при сильных воздушных течениях, лётчик Иеске, закрыв мотор, стал планировать, управляя левой рукой; правой он держал ногу механика Брянцева, который вылез на крыло, с громадным самоотвержением, рискуя жизнью, осмотрел покрышку. Убедившись в исправности покрышки, мы решили сесть в Прокопьевском, где ожидала многотысячная толпа".
Но в 1928-м при перелёте из Бийска в Красноярск произошла катастрофа. Из-за плохой погоды лётчики заблудились, а топливо кончилось. Командиры решили сесть в тайге и упали в болото. Самолёт пропал с радаров.
Новости об этом были на первых полосах всех газет. Тому, кто найдёт борт, предлагали награду в 500 рублей. Судно обнаружили крестьяне. Внутри никого не было.
"Подойти вплотную к "железной птице" население, большинство ясачные татары, впервые видящие самолёт, боялись. К самолёту подбирались группами, не менее восьми человек, захватив с собой всё имеющееся оружие".
В это время экипаж шесть дней пытался выжить в тайге. При себе были только карта, компас, охотничье ружьё с двенадцатью патронами, полкило сосисок, одна булка, сахар, соль, чай и консервы.
Пробираться по болотам приходилось пешком. Пилоты шли на запад. Как могли.
"Человек, не побывавший в тайге, не имеет права говорить, что он хорошо знает комаров. А таёжные комары — особенные. Они летают стаями и гудят до болезненного звона в ушах. От постоянного гула комариных стай мы галлюцинировали. Они садятся сплошной массой на тело, на одежду, на обувь и не боятся ни дыма, ни огня. В первый же вечер бортмеханика начало лихорадить. Его бросало в жар, глаза его блестели. Ночью мы сидели у костра, то погасавшего, то разгоравшегося ярким пламенем. Мы засыпали, как только становилось тепло от большого огня. Холод будил, когда беспризорный костёр потухал. На следующее утро доели последние сосиски, запивая их чаем, густо заваренным попавшими в ведро комарами".
На третий день, чтобы найти нужное направление, забрались на дерево. А ещё попробовали бульон из бурундука.
"В бортмеханике проснулся изобретатель. Он упорно выдумывал способ забраться на высокую сосну, лишённую веток. Мы хотели разглядеть местность. С большим трудом удалось наладить подъёмные рычаги из дерева и верёвок. На оборудование "подъёмной машины" ушёл день, мы голодали. Лётчик, захватив ружьё, ушёл охотиться. Здесь мы познали другой закон тайги. Все птицы были заняты выводками и почти не вылетали из гнёзд. Только кукушка, несущая яйца в чужие гнёзда, беспечно куковала, прячась в густых ветвях на самых вершинах. Зверей тоже не видно было. Тайга словно вымерла. За весь день удалось убить только одного бурундука, маленького жёлтого зверька (сибирская белка), всё тело которого состоит из кожи и костей. Это несъедобное животное дало всё же неплохой навар, и мы с наслаждением выпили крепкий бульон".
Сверху Брянцев увидел новую проблему: на них надвигался большой лесной пожар. От первоначальной идеи пришлось отказаться, они повернули на юг, наперерез огню. На счастье, начался дождь, остановивший пламя.
"На четвёртый день мы едва волочили ноги. Есть было нечего.
Нервы развинтились окончательно. Чаще стали попадаться просветы. Чёрный хвойный лес сменился светлым, лиственным. Это радовало, вселяло надежду и давало силы пробираться вперёд. Тов. Иеске поймал лягушку. Помню, с каким омерзением взял я в руки это холодное склизкое существо и положил в карман.
— Спрячьте. Может, пригодится на обед, — посоветовал мне лётчик.
За целый день мы прошли не более пяти вёрст. Зато преуспевал наш охотник. Ему удалось подбить глухаря, и мы были обеспечены тремя обедами".
Долгие дни скитаний привели лётчиков на поляну, где они встретили первого человека.
— Ура! Мы спасены! — кричал он голосом, сдавленным спазмами. Мы подбежали к нему. У подножия холма расстилалось большое озеро. От берега быстро отплывал челнок. В нём сидел человек.
— Дяденька, постой! — завопили мы подобно заблудившимся детям.
Лодочка нехотя задержалась и повернула к берегу. Из неё робко вышел человек.
— Ты почему убегаешь? — обратился лётчик к незнакомцу.
— А кто вас знает, кто вы такие.
— Мы лётчики с самолёта.
— А, вон что... Видали, как же. Только мы думали, что вы через тайгу на Боготал ушли.
Рыбак пригнал лодки и привёз нам молока и хлеба. Никогда в жизни эта невзыскательная пища не казалась нам такой вкусной. Мы с жадностью набросились на еду, в то время как рыбак рассказал нам следующее.
На озере, примыкающем к болоту, в которое сел "Сибревком", во время нашей посадки охотился туземец Контяков. Он только что убил сохатого. Завидя приближающееся чудовище, он испугался, бросил добычу и убежал в деревню. Деревня называется Кохтенев. Она расположена в трёх верстах от места посадки аэроплана. В Кохтеновой туземец рассказал односельчанам, что видел летающее чудовище. Весть быстро облетела все деревушки, но никто не решался пойти посмотреть самолёт".
К новому дому
Самолёт удалось достать из болота, его восстановили — и на этом сибирский период кончился. Специально приглашённый в Новосибирск лётчик Валерий Чкалов перегонял "Юнкерс" в Ленинград.
Судно, познакомившее сибиряков с небом и пережившее крушение, продолжило рекламировать авиацию. Того юнкерса уже нет, "Сибревкома" тоже, а мы каждый день покупаем билеты на самолёты, потому что это самый быстрый способ передвижения и до сих пор завораживающий людей.
